Лошадиная охота или Бега и скачки в дореволюционной России

Безвозвратно ушло то время, когда лошади была первыми помощниками человека. Теперь им на смену пришли кони железные: сегодня машины в несколько сотен лошадиных сил несут нас по автомагистралям. Может быть, в захудалой деревеньке старушки еще и передвигаются на лошадке, да старичок пашет на кляче свои квадратные метры, но и это редкость, теперь даже за чертой города царят машины.
     А в наш не простой век прогрессирующей урбанизации иногда так хочется прикоснуться к живому, услышать ритм природы, увидеть ее непревзойденную красоту.
     Но время сегодня тоже имеет иную текучесть – оно утекает, просачивается сквозь пальцы, и, как результат – у нас всегда его просто нет! И на мысль о том, чтобы выбраться за город возникает естественный вопрос – когда? В городе же единственные представители живой природы - животные только в одном месте, да и то в клетке – в зоопарке. Так что же делать, если Вы нестерпимо устали от городской суеты, шума, пыли… спешите на ипподром!
     Всех офицеров скакало семнадцать человек. Скачки должны были происходить на большом четырехверстном эллиптической формы кругу пред беседкой. На этом кругу были устроены девять препятствий: река, большой, в два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно из самых трудных препятствий) из вала, утыканного хворостом, за которым, невидная для лошади, была еще канава, так что лошадь должна была перепрыгнуть оба препятствия или убиться; потом еще две канавы с водою и одна сухая, - конец скачки был против беседки…
     …Раза три ездоки выравнивались, но каждый раз высовывалась чья-нибудь лошадь, и нужно было заезжать опять сначала. Знаток пускания, полковник Сестрин, начинал уже сердиться, когда, наконец, в четвертый раз крикнул: «Пошел!» - и ездоки тронулись.
     Все глаза, все бинокли были обращены на пеструю кучку всадников, в то время, как они выравнивались.
     «Пустили! Скачут!» - послышалось со всех сторон после тишины ожидания.
     И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать с места на место, чтобы лучше видеть. В первую же минуту собранная кучка всадников растянулась, и видно было, как они по два, по три и один за другим близятся к реке. Для зрителей казалось, что они все поскакали вместе; но для ездоков были секунды разницы, имевшие для них большое значение.
     Лев Толстой «Анна Каренина»
     За сто с лишним лет, конечно, изменилось очень многое. Но никуда не ушли чувства, эмоции, страсть. Они все те же! Тот же азарт, тот же восторг от скорости, эстетическое наслаждение от летящего лошадиного бега…
     Первые упоминания об испытании лошадей, не просто как о забаве, а как о спорте, особом виде культуры или «охоте», как тогда это называлось, в России относятся к эпохе Екатерины II. И связаны они с именем ее фаворита графа Алексея Григорьевича Орлова Чесменского. Конские состязания в то время в основном устраивались по льду рек и между населенными пунктами по просевку. В 1775 году граф Орлов впервые устроил публичные бега на призы. Это привело к тому, что постепенно стали появляться правила, усложнятся задачи, например, к коротким дистанциям в 200 сажень (427 метров) прибавились пробеги на длинные дистанции, такие как «село Остров – Москва» в 18 верст, что равно 19,2 км. Ездоки сидели уже не в неудобных экипажах, а в четырехколесных дрожках, а зимой – в русской санной упряжи. Ну, а главное, перестали бешено носиться по московским улицам участники «незаконных» бегов, и полиция вздохнула спокойно. Все преобразования совершались самим графом Орловым. Он превратил это в искусство, в состязания ездоков в мастерстве, и главное – в искусство подготовки лошадей и выведения породы.
     Полюбилось русскому народу это развлечение, и уже тогда вырабатывались собственные тенденции, ибо «славилась одна лишь прыть резвая, скачь осмеивалась». Появилась в русских бегах и своя особенность – в состязаниях определялись сила и выносливость лошадей, а не только их резвость. Все-таки в то время главное для лошади было не победить в скачках, а помогать человеку в повседневной жизни. Поэтому и лошадь была выведена соответствующая.
     Орловский рысак
     Россия – огромная страна. В конце XVIII века города были не столь большие, а расстояния между ними совсем не меленькие. Вот и встал вопрос о том, как же преодолевать расстояния – реки есть не везде, паровозов еще нет. Верховую лошадь не запряжешь, так как идет она рывками, а тяжеловозы - лошади медленноаллюрные – далеко на них не уедешь. Графа Орлова эта проблема очень волновала, и – в 1784 году по его заказу в результате скрещивания тяжеловоза и верховой лошади была выведена новая порода, наша национальная гордость – орловский рысак. Как сказал ученый-эколог Вит, «это был заказ века».
     Параллельно и в Америке выводилась новая рысистая порода. Но там к этому вопросу подошли более специализированно – американцам была нужна лошадь для ипподрома, а значит, чтоб у финиша была первой, чтоб борьба была жесткой. Рысак выводился для азартных людей, ради забавы и поэтому все поставили на резвость, никаких других задач перед собой не ставили. Селекция в Америке шла, что не удивительно, намного быстрее, нежели в России. Граф Орлов был большим эстетом, считал, что лошадь должна быть еще и красивой – серая в яблоках, и шея-то у нее непременно должна быть лебединая, а мордочка - симпатичная, курносая, ну и чтоб вынослив был да добронравен. И селекция в нашей стране шла с переменным успехом, потому что эстеты отыскивались и помимо графа Алексея Григорьевича - кого-то интересовала вороная лошадка, кого-то – рыжая, в общем, кто во что горазд. Не было единой стратегии, как у прагматичных американцев – сделать максимально резвую лошадь. Им было это чрезвычайно важно потому, что они первоначально соревновались за деньги, а при правильном раскладе лошадиные пари – это деньги не малые.
     Но, несмотря на все старания графа и увлечение лошадиной охотой народа русского, развитие бегов в России было прервано на полвека. Тому причина – нашествие Наполеона, тут уж явно было не до развлечений, да и граф Орлов скончался.
     Ходынский (московский) ипподром
     1834 год. В Москве появилось Московское общество любителей конного бега, первым президентом которого стал никто иной, как генерал-губернатор Москвы князь Д.В. Голицын. Поэтому и не мудрено, что под конные состязания было отдано место очень хорошее – Ходынское поле, что между Тверской и Пресненской заставами – поле обширное, поверхность ровная, грунт песчаный, и, что совсем немаловажно – от города недалеко. И вот, 1 августа состоялся первый рысистый бег, что и стало основанием Московского ипподрома. Вот как об этом событии написала газета «Московские ведомости»: «Ивана Соколова Горностай 1-й выиграл. Князя Оболенского Кречет – 2-й». Но проведено в этом году было только два беговых дня, лошадей было 12, а ценность всех призов не превышал 500 рублей серебром. Зимой же лошадей испытывали, по-старинке, на Москве реке. Зато народу было много, «аж лед трещал».
     Устройство ипподрома отличалось от общепринятого: вместо традиционного замкнутого круга на Московском ипподроме были две узкие параллельные дорожки по 250 сажень (533,4 м) каждая. Их длина была отмечена столбами, вокруг которых лошадей поворачивали шагом и вновь пускали рысью в обратную сторону. Дистанция была 3 версты (3201 м) – участники должны были пробежать дорожку 6 раз, то есть 3 раза туда-обратно. А истинного победителя определяли уже при второй пробежке на ту же либо более короткую дистанцию. Это ограничивало количество участников – могли соревноваться только две лошади, но если все же ставили третью, то позади. И в 1935 году была построена дополнительная дорожка. Еще сделали повороты в виде груш на 20 сажень (43 м), но они все равно все еще оставались слишком крутыми. Для зрителей были выстроены две небольшие деревянные двухэтажные беседки и скамейки по разные стороны дорожек, а позже были пристроены две галереи.
     Но даже после постройки третьей дорожки и более сглаженных поворотов испытания были далеки от совершенства, так как дорожки располагались одна внутри другой. Дорожки, несмотря на старт с разных точек, что обеспечивало одинаковую дистанцию, стравили лошадей в неравные условия, так как были не одинаковыми повороты – те дорожки, что внутри имели повороты более крутые, и рысака приходилось сдерживать чуть ли не до шага.
     К сегодняшнему виду дорожек, когда стало возможным пускать несколько лошадей по одной «общей» дорожке, шли долго – посредством шести преобразований. Было даже и такое, что лошади бежали в разные стороны. А когда была построена двухэтажная галерея, историограф коннозаводства В.И. Коптев написал: она «по изяществу своему составляет украшение Ходынского ипподрома, будучи одной из красивейших в Европе». Да и вообще все постройки на ипподроме поражали глаз, например, когда в последние годы XIX века были построены грандиозные каменные трибуны, спортивные журналисты отметили, что они не имеют себе равных в Европе.
     Вообще тогда об ипподроме и конной «охоте» писали немало, были даже специальные издания – «Известия о московских бегах рысистых лошадей на призы и заклады», «Газета коннозаводчиков и любителей лошадей». И даже литературный путь знаменитого русского поэта «серебряного века» Валерия Брюсова начался со статьи о тотализаторе. Дело в том, что авторитетный специалист по скачкам купец Яков Брюсов был приятелем редактора журнала «Русский спорт» В.А. Гиляровского, ему-то и показал статью совсем еще юный Валерий Брюсов. Да и сам Гиляровский писал о скачках и бегах -
     «Что делать, бега, скачки, оказывается, могут захватить в свои объятья человека на всю жизнь, не считаясь ни с возрастом, ни с положением. И даже если ты уже не принимаешь участия в скачках, не играешь сам на тотализаторе, все равно душа твоя уже пропитана азартом, сопровождающим это фантастическое действо».
     Скачки
     Основателем регулярных скаковых испытаний в России, как и бегов, был граф Орлов. Скачки в Москве проходили на Донском поле. И сразу же себя определи как более элитарные, престижные. Лошадиные «охотники»-дворяне бега презирали, будучи в основной своей массе офицерами, они признавали только верховую езду. В бегах же участвовали даже извозчики, например неоднократным победителем на лошади простой степной породы был крестьянин Лаптев… Но вернемся к скачкам. Помимо престижа сразу же были определены и правила, и вес жокеев, и их «цвета». Жокеями поначалу были люди русские, а после учреждения в 1831 году Общества конной скаковой охоты скачки плюс ко всему стали и делом чести, и на лошадях русских коннозаводчиков стали скакать исключительно англичане. Да и приз был установлен по примеру Англии – родины чистокровных верховых лошадей – «Всероссийской Дерби»6 (по имени английского лорда Дерби, страстного поклонника скачек, основавшего английские июньские соревнования в 1780 году). Произошло это событие в 1886 году.
     Испытания проходили не на рысистом ипподроме, а на специально оборудованном скаковом, на том же Ходынском поле. Сегодня там Белорусский вокзал – запасные пути.
     Что такое скачки – бесполезное увеселение или культура разведения лошадей – в то время развернулась на эту тему целая полемика. Например, заядлый «охотник» П. Мяснов писал: «скачка не есть, как многие думают, одно увеселение охотников, страсть к закладам, но более есть единственное средство к сохранению сорта лошадей отличных, средство, которое беспрестанно улучшает породу конскую и поддерживает ее в важнейших качествах оной – быстроте и силе…» А в прессе в ответ на подобные высказывания печатали следующее: «развиваясь уже более полувека на нашей почве скачки еще не получили у нас полных прав… Скаковая лошадь вне ипподрома не имеет у нас никакого практического употребления, почему большинство публики смотрит у нас на скачки, как на забаву по малой мере бесполезную». Написано это было в 1874 году. Только через многие десятилетия развитие коннозаводства установилось и заняло свою нишу в социальной жизни. И верховая лошадь завоевала должное ей уважение.
     Тотализатор
     Переломным моментом, как для скачек, так и для бегов, было появление в России тотализатора.
     Оттого-то в скачках наших бурных дней
     Ставят все на не людей, а на коней.
     А. Макаревич
     Его привез из Франции граф Нирод. Установили тотализатор в 1877 году. А до этого момента играли «на калачики», ибо на деньги играть было нельзя – грешно. Тотализатор сделал самое главное - из разряда любительской забавы конская «охота» перешла в другую ипостась – это стало мощным источником доходов. Ипподром до революции питал весь конный завод, определенные проценты отчислялись и на восстановление конезаводов, на поощрение частных владельцев – тогда ведь была целая иерархия – маленькие ассоциации объединялись в большие и так далее… Но не сразу дело приняло такой оборот. Вначале ставили вяло и сборы были минимальными – играли на тотализаторе без азарта. Зрителями же были любители лошадей да свежего воздуха. А те, кто играл, выигрывали очень мало – хорошо, если окупался вход да извозчик, так как выигрывала все время только одна лошадь, на которую и ставили все ставки. Но случилась презабавнейшая история, перевернувшая представление русского человека о тотализаторе. Лошадь, которую все ожидали первой, таковой не пришла. Среди публики стали подниматься волны ропота, переходящего в возмущение, мол, наша-то лошадь не пришла, а на ту, что выиграла, никто ничего не поставил. И действительно, первым к финишу пришел никому неизвестный Форгабал. И когда публика требовала вернуть деньги, выяснилось, что победитель есть. Это был гимназист, который попал на ипподром впервые в жизни по контрамарке, а на Форгабалта поставил исключительно потому, что номер был у него третий. Мальчик и не подозревал, что за лошадь под этим номером, сказал наобум. Выиграл он сумму невиданную – 1319 рублей, насилу по карманам растолкал. И тихонечко удалился, но незамеченным ему не удалось скрыться – на следующий день об этом событии трубила вся столичная пресса. Гимназист стал сенсацией! Но никто сейчас не вспомнит его имени, потому что с того дня его все стали звать Форгабалтом. И двинулись тогда народные массы на ипподром, трибуны были переполнены, игра шла вовсю! Прибыли стали приходить громадные. Отстроили новые пятиэтажные трибуны из ажурного железа, подобны которым не было нигде в мире; да старый преипподромный ресторан «Яр» перенес полнейшую реконструкцию – был деревянный, а стал из стекла и камня. Кстати, «Яр» да трактир «Перепутье» всегда были переполнены – там собирались накануне скачек и игроки, и наездники с жокеями. Там можно было выведать – какая же лошадь придет первой.
     Но в 1914 году столь бурное развитие ипподромной жизни резко оборвалось – лошади вместе со своими хозяевами ушли на фронт. Потом грянула революция. А однажды ночью 1918 года трибуны охватило огнем. Все деревянные детали сгорели, а ажурное железо трибун завернулось в клубок несгибаемых змей. И среди руин одиноко бродил безумный бродяга Форгабалт – тот самый гимназист. А в уцелевшем флигеле на скромную пенсию жил бывший конезаводчик Ильенко, хозяин Форгабалта, сыгравшего такую значительную ноту в судьбе Московского, или как его тогда называли Ходынского ипподрома.
     Этим закончилась целая эпоха. В 30-е годы ХХ столетия ипподром начал восстанавливаться, и вновь побежали лошади, вновь заработал тотализатор, вновь ипподром стал собирать тысячи болельщиков и любителей лошадей. Но это уже совсем другая страница в истории Московского Центрального Ипподрома.